Армянский геноцид (Википедия)
Карты – первое, что бросается в глаза при входе в Армянский квартал с площади Давида в старом городе Иерусалима. Карты на стенах зданий, на решетках оград, на асфальте. Пожелтевшие, выцветшие и совсем свежие; черно-белые и цветные; с контурами современных государств Ближнего Востока и с границами начала века.
Все они испещрены красными кружками – яркими или потускневшими, похожими на пятна засохшей крови. Это места, где в начале ХХ века были вырезаны, замучены, растерзаны сотни тысяч армян, спасавшихся от турецкого геноцида. Кровавый "крестный путь" – от подножья Кавказских гор до Ливана, Галилеи, Иудеи. Через Турцию, Сирию, Курдистан – красные точки, маленькие и большие, с названием мест, дат, числа погибших. Страшная память – память о первом в мире этническом геноциде, прелюдии Катастрофы.
Лишь немногие прошли эту дорогу смерти и выжили, дойдя до Иерусалима – конечного пункта страшной Одиссеи. Город, более полутора тысяч лет назад подаривший армянам свет новой веры, дал им прибежище в самый мрачный час их истории. Они осели в нем и полюбили его – как полюбили Святой город их далекие предки, пришедшие сюда еще во времена Римской империи...
 

 

...Магазин-студия Кеворка Каведжяна находится в глубине христианского квартала Старого города – на дороге, ведущей к Виа Долороса. Кеворк говорит, что не испытывает недостатка в посетителях – западные туристы и тянущиеся к экзотике израильтяне частенько заходят сюда, чтобы приобрести фотографии, запечатлевшие драматическую историю Иерусалима. Окруженный бесчисленными лавочками с сувенирами, одеждой и восточными пряностями, магазин Кеворка сразу привлекает к себе внимание. Он уникален: вряд ли в Израиле существует еще одна столь многообразная коллекция, собранная представителями двух поколений – самим Каведжяном и его отцом.
В коллекции Каведжяна – 1400 фотографий. Старые пожелтевшие дагерротипы, сделанные лет семьдесят назад, соседствуют с глянцевыми цветными снимками. Перед нами – документальная хроника событий, происходивших в Палестине с начала тридцатых годов по сегодняшний день.
Кеворк показывает снимки. Бесконечная череда сюжетов: кочевники-бедуины, разбившие палаточный лагерь у городских стен; английские и немецкие путешественники, странствующие по Палестине; феллахи, забивающие скот прямо на улицах, среди торговых рядов и лепящихся друг к другу ветхих построек; британские солдаты, обыскивающие группу палестинских подростков в разгар восстания 1936 года; террористы, повешенные на площади у Яффских ворот по приказу колониальной администрации; религиозные евреи в долгополых халатах и меховых шапках, зажатые в крохотном пространстве между Стеной Плача и арабскими постройками; иорданские легионеры на стенах Старого города; израильские десантники, штурмующие оборонительные укрепления иорданцев; евреи в кипах, вывешивающие бело-голубые флаги на арабских домах; первые западные туристы с фотокамерами, нерешительно озирающиеся по сторонам в толпе идущих на пятничную молитву арабов; мусульманские женщины в черной парандже – первые признаки нарастающей исламизации; палестинцы на Храмовой горе, швыряющие камни в израильских полицейских у Стены Плача; салют в Иерусалиме и торжества, посвященные трехтысячелетнему юбилею основания города…
И среди всех этих фотографий – снимки Армянского квартала. Их непропорционально много, и они особенно дороги Каведжяну – это его община, его память, его микромир, который тает, подобно догорающей свече.
"Нас, армян, здесь, в Иерусалиме, с каждым годом все меньше. У меня три брата и сестра – все они уехали. В Америку, Францию, Канаду. Здесь очень мало возможностей найти себе место, заработать на жизнь. Получить работу по специальности трудно, открыть свое дело еще труднее", – говорит Кеворк.
Он не жалуется. До поры до времени его фотостудия процветает, она на голову выше большинства аналогичных студий в стране. Но нельзя знать, как пойдут дела в будущем.
"У нашего народа нелегкая судьба. Судьба скитальцев. Моему отцу пришлось пережить столько, что хватило бы на десятерых. Я молю Бога, чтобы этой участи избежали мои дети", – признаётся Кеворк.

 

Элия Каведжян, чьим именем и названа студия Кеворка, менее всего думал о том, что фотографирование станет его главной профессией и источником дохода. Пятилетний Элия единственный из своей семьи уцелел во время резни армян в Урфе – маленьком городе, который сейчас находится на турецкой территории. Его родители, пятеро братьев и все родственники были вырезаны турками. Единственную свою сестру, оставшуюся в живых, Элия отыскал спустя восемнадцать лет в сирийском городе Алеппо (Халеб). 

 

Армянский геноцид (Википедия) 
Во время резни Элия спрятался от погромщиков в саду и благодаря этому уцелел. Группа армянских беженцев подобрала его, пятилетнего ребенка, и взяла с собой в горы, куда турецкие солдаты не поднимались. Так начались скитания Элии, которые продолжались более десяти лет. Вместе со своими соотечественниками он перебирался с места на место в поисках пристанища, в вечном страхе перед турками и свирепыми курдскими бандами.
Во время очередного перехода (беженцы пытались добраться до Ливана) группу обнаружили курды, жившие на юге-востоке Турции. Стариков и "доходяг" вырезали, детей и подростков отдали в рабство. У пленников, попадавших в руки курдов, не было шансов на выживание. Элию спасло вмешательство американских миссионеров, развернувших свою деятельность на Ближнем Востоке. Прослышав о пленении армянских детей, американцы выкупили Элию и еще нескольких подростков и доставили их в Ливан, а оттуда – в Назарет. Благодаря вмешательству американской благотворительной организации были спасены тысячи армянских детей.
Из Назарета Элия Каведжян переселился в Иерусалим. Город поразил его своей необычностью и древностью. Хотя красивым его никак нельзя было назвать: скопление обветшалых строений за стенами, окруженными мрачными Иудейскими горами, грязь на пыльных, узких улицах Старого города, зловонный восточный базар, верблюды у покосившихся караван-сараев, разношерстная толпа бедуинов, паломников и нищих…
Тем не менее, поразительное сочетание стилей, культур и эпох потрясло Элию. Внешняя неказистость, даже безобразие и вместе с тем загадочная притягательность и для Востока, и для Запада подтолкнули его к мысли запечатлеть на фотопластинках этот странный город, так причудливо вобравший в себя арабскую патриархальность, древний мистицизм и сумеречную монументальность средневекового христианства.
Элия Каведжян увлекся фотографией, стремясь зафиксировать каждый важный момент в жизни Иерусалима. По словам Кеворка, его отец словно чувствовал, что этому городу, внешне мало чем отличающемуся от бесчисленных старых крепостей в Палестине, Сирии и Египте, предстоит чудесным образом воскреснуть из небытия.
"Фотография захватила отца. Возможно, она помогала ему забыть прошлое, спастись от воспоминаний. Он был одержим желанием запечатлеть историю и заразил этим меня", – улыбается Кеворк.
Элия с семьей поселился у Мусорных ворот, но мастерскую открыл не здесь, а в глубине христианского квартала, где работалось спокойней и безопасней. С 1940 года фотографирование было поставлено на поток – хобби превратилось в бизнес, который давал доход для всей семьи. Причем доход этот был относительно постоянным – фотографии покупали даже в военные годы. Сначала – английские солдаты и арабские купцы. Затем – иорданцы, а с 1967 года – израильтяне, желавшие приобрести фотографии в память о событиях, в которых участвовали они сами или их отцы.
Семья Каведжян еще больше расширила свой бизнес, начав приобретать у других фотолюбителей снимки, связанные с историей города. Некоторые из дагерротипов, купленных ими, датируются 1840 годом.
Дело передается по наследству. От Элии – к Кеворку, теперь – к сыну Кеворка.
"Посмотрите, – Кеворк показывает на цветные снимки, запечатлевшие современный Иерусалим, – это уже вклад моего сына. Ему нравится фотографировать, и я рад этому. Надо очень любить это дело, иначе оно становится непосильным бременем. Приходится постоянно искать сюжеты, запечатлевать все, что хоть сколько-нибудь стоит внимания. На это уходит масса времени. Плюс еще необходимо вести дела. У меня нет сомнений, что мы могли бы преуспевать. Сомневаюсь только, что ситуация позволит нам остаться здесь..."
Кеворк тревожится не только за благополучие своего предприятия, но и за будущее города. Не исключено, говорит он, что придется бросить все нажитое и перебраться к родственникам в США или Канаду. Но это – в крайнем случае. Семья Каведжян любит Иерусалим, и мысль о возможном расставании с ним вызывает у них боль и страх. Этот город стал для них домом, родиной, особенным, неповторимым миром со своей жизнью и своей атмосферой.

 

Армянские паломники-христиане появились в Иерусалиме уже в начале IV века, когда европейские народы – франки, саксы, готы, бургунды и славяне – еще носили волчьи шкуры, предавались языческим оргиям и поклонялись идолам – богам войны и плодородия.
К этому времени история армян, уходящая корнями в царство Урарту, насчитывала более тысячи лет. Поныне не стерлись из памяти поколений воспоминания о том, как Великая Армения Тиграна II Великого (10) со столицей в Арташате на равных вела переговоры с Римом и Персией. 

 

(Википедия)
Истории было угодно, чтобы именно армяне стали едва ли не первым народом, сделавшим христианство государственной религией. Предание о принятии армянами христианства красочно и полно драматизма. Главные персонажи: проповедник Григорий (его именем называется конфессия), служивший при царском дворе и обращавший в праведную веру огнепоклонников; царь, раздраженный еретическими идеями своего слуги и бросивший его в темницу; сестра царя, благодаря которой Григорий был освобожден, а христианство стало официальной религией Армении. (11)

Осененные крестом, армяне потянулись в Иудею, чтобы прикоснуться к древним камням, по которым ступала нога Иисуса. За паломниками следовали ремесленники и торговцы. Прибывая на Святую Землю, армяне строили церкви и открывали караван-сараи, вели торговлю и занимались ремеслами, переписывали священные книги и служили чиновниками у византийских императоров.
На какое-то время они вдохнули жизнь в разрушенный и опустошенный город. В VI веке армянская община Иерусалима насчитывала почти десять тысяч человек. Одних только армянских церквей на территории нынешнего Старого города было около семнадцати. В караван-сараях могло разместиться до пятисот человек – богомольцев, священников, торговцев. Но персы, разгромившие в VII веке византийские войска, вырезали часть армянской общины и заставили бежать из своих домов остальных.
Между тем сама Армения погружалась во тьму средневековья. Мужество и верность христианскому идеалу не спасли армян от жестоких испытаний. Разделенная Персией и Византией, Армения потеряла самостоятельность, а нелепая ошибка, допущенная при трактовке постановлений Халкедонского собора, привела к тому, что армяне, вопреки собственному желанию, причислили себя к монофизитам и оказались выведены за рамки ортодоксального христианского мира.
Положение армян в Иерусалиме было отражением бедствий и тягот их соотечественников в Армении. Армянский квартал неуклонно сокращался, и короткое процветание при короле Катуме (армянине) в период правления крестоносцев вновь сменилось долгим беспросветным упадком.
Кульминацией трагедии армян стал геноцид 1915 года, но, по зловещей иронии судьбы, эта катастрофа дала новый толчок развитию армянской общины Иерусалима. Около сорока тысяч армян добрались до Святого города, были с энтузиазмом встречены своими соотечественниками, предоставившими им кров и элементарную помощь, и оживили застывший в тысячелетней дремоте мир.
Тем не менее, и этот подъем был непродолжителен. Тысячи иерусалимских армян, напуганных арабскими волнениями и не видевших для себя никаких экономических перспектив, уезжали в Америку и Францию, где уже сформировались значительные и влиятельные армянские общины. Другие устремлялись в благополучный, находившийся тогда под французским влиянием Ливан. Все больше молодых людей, окончив школу, уходили в "большой мир" – за стены Старого города. Не помогали ни негласное осуждение смешанных браков, ни толстые стальные ворота, которые традиционно закрываются каждый вечер в десять часов, напоминая об обособленности общины.
Сегодня Армянский квартал – самый маленький в Старом городе. Здесь всего одна улица – улица Армянской патриархии. Остальные крошечные, петляющие между домами переулки трудно назвать улицами, как бы они ни именовались на картах. Армян здесь осталось менее трех тысяч – в два раза меньше, чем жителей в соседнем Еврейском квартале.
Опрятный и заботливо ухоженный Армянский квартал с лабиринтами переходов и уютными тихими двориками, прячущимися между построенными в середине прошлого века монументальными каменными зданиями, увядает. Увядает кротко и умиротворенно, с достоинством человека, встречающего неизбежный закат без жалоб и злословия – среди старых фотографий и выцветших писем, над которыми витают призраки прошлого.

 

Почти все живущие тут люди – или сами потомки жертв геноцида, или связаны семейными узами с детьми и внуками переселенцев. Едва ли не каждый здесь хранит трагическую и страшную историю своих отцов и дедов, а его собственная жизнь полна изломов и драматизма.
В своей приемной рядом с собором святого Иакова, на фоне портретов многочисленных предшественников, отец Размич (в миру – Размич Богасян) рассказывает о причудливых поворотах судьбы, вознесшей его на должность главы Армянской патриархии Святого города.

Отец Размича Богасяна оказался единственным из всей семьи, кто спасся во время резни 1915 года. Ему было тогда всего девятнадцать лет. Раненного, его обнаружила среди развалин дома сердобольная турчанка и, выходив, переправила с помощью своих родственников в Анатолию. Оттуда он через Ливан добрался до Иордании и познакомился со своей будущей женой, матерью Размича. Ее семья, хотя и не пострадала от погромов, предпочла бежать на юг – в более спокойные земли. "Отца все время мучила память о погромах. Он часто говорил о мести туркам, но месть эта воплощалась в весьма своеобразной форме, – улыбается отец Размич. – Он считал, что должен родить как можно больше детей и дать им армянское образование. Насилие он отвергал".
Размич родился в 1929 году, а через несколько лет его семья перебралась в Иерусалим. Он запомнил мрачные сцены конца тридцатых годов: арабские волнения, закрытые лавки и магазины, страх и тревожное ожидание... Хотя Богасян получил традиционное религиозное воспитание, он не собирался оставаться в беспокойной Палестине и, закончив школу ювелиров, эмигрировал вместе с братьями в Австралию.
Профессиональная карьера Размича не удалась, зато более чем удалось восхождение по ступеням церковной иерархии. В какой-то момент руководство армянской общины, распознав в Богасяне подходящие для священнослужителя качества, предложило ему поступить в религиозную семинарию при Эчмиадзинском григорианском комплексе. Когда Размич уже заканчивал семинарию, оказалось, что на него "положил глаз" престарелый патриарх иерусалимской Армянской патриархии. Духовный глава армянской общины Святого города искал достойного преемника – человека с религиозным образованием, энергичного и, что немаловажно, знакомого с местными специфическими проблемами.
Богасян идеально отвечал этим требованиям. В результате, вместо того чтобы вернуться в Сидней, Размич отправился в Палестину, которую покинул несколько лет назад. "Я принял предложение и перебрался в Иерусалим. Менее всего я ожидал, что вернусь сюда. Это был непредсказуемый поворот судьбы. Братья остались в Австралии и не собираются уезжать из этой страны", – рассказывает он.

Отец Размич не испытывает оптимизма по поводу будущего армянской общины на Святой земле. По иронии судьбы одна из главных причин ее упадка сегодня – в притязательности и высоком уровне образования. Армянская молодежь получает превосходное образование: в школах изучают, кроме армянского, еще еврейский, арабский, французский и английский языки. Перед выпускниками местных гимназий открыты все двери, и многие не хотят заточать себя в стенах крошечного квартала.
"Молодые люди уезжают учиться на Запад – во Францию, Америку, Канаду, заканчивают университеты... и остаются там, – говорит отец Размич. – Я не могу осуждать их. Здесь у них практически нет перспектив".
Отношение армян Иерусалима к окружающему миру противоречиво – несмотря на обособленность, они стараются поддерживать хорошие отношения и с арабами, и с евреями. В последнее время стремление к большей открытости преобладает над традицией самоизоляции, но это таит в себе еще одну опасность – ассимиляцию.
"В Иерусалиме смешанные браки в основном – с арабами-христианами. В Тель-Авиве я знаю многих молодых людей и девушек, которые связывают свою жизнь с евреями. С мусульманами в браки почти не вступают. Если такие случаи и есть, то они единичны", – говорит отец Размич.

Тридцатипятилетний Иван Манугян, работник армянского музея, пока, по его словам, не думает ни об эмиграции, ни об уходе из своей общины. Несмотря на чисто русское имя, он не знает по-русски ни слова. Иврит? Да, он может сносно разговаривать на иврите, но предпочитает вести беседу на английском.
Дед Манугяна – один из тех, кто нашел убежище в Иерусалиме во время армянского геноцида в 1915 году. Родители некоторое время назад уехали в Америку, но Иван говорит, что не собирается следовать за ними. Он доволен своей работой и привык к городу, в котором вырос. Америка представляется ему страной тяжелой и жестокой.
Армения? "Конечно, мне хотелось бы побывать там, но сейчас – не то время. Возможно, я поехал бы в Ереван – посмотреть, но пока просто нет денег".
Манугян подробно рассказывает об армянской резне, о зверствах турецких солдат, о беженцах. Приглашает посетить Армянский квартал 24 апреля – в этот день община ежегодно проводит церемонию в память о жертвах геноцида.
Испытывает ли он сам ненависть к народу, чьи сыновья менее века назад вырезали армянские деревни? Иван говорит, что нет.
"Мы должны знать об этом, должны самим себе все время напоминать о том, что было. Но это не значит ненавидеть. Никто из нас, кроме горстки фанатиков, не желает туркам того, что они сделали нам. И потом... Сегодня есть две армянские патриархии за пределами Армении: одна в Иерусалиме, другая – в Турции. Это жизнь. Ничего не изменишь..."
Музей армянского искусства – одно из немногих мест в Армянском квартале, которое, наравне со знаменитым собором святого Иакова, регулярно посещают туристы. Когда-то здесь находился монастырь Масличного дерева, по преданию построенный на месте дома первосвященника Ханана, где, согласно традиции, был заточен перед распятием Христос.
Первый этаж П-образного здания – административные помещения, сам музей находится на втором этаже. Гравюры, изображающие церкви с остроконечными куполами, картины Кавказа и надписи на армянском языке создают иллюзию, что ты находишься за тысячи километров от Иерусалима – на земле, как и Палестина, познавшей слишком много горя, но почти не знавшей покоя. Как и евреи, армяне надеются, что судьба будет, наконец, милостива к ним. Они верят в будущее своей родины и... продолжают жить вдали от нее – среди других народов, в странах более спокойных и благополучных.
"Мы уповаем только на Бога. Благодаря ему мы все еще сохранили себя в этом мире и с его помощью одержим победу, окруженные врагами и отрезанные от всего мира. Мы пережили немало боли, видели многие цивилизации, канувшие в Лету. Ассирийцы, вавилоняне... Где они? А мы остались народом, и у нас есть своя земля", – гордо говорит отец Размич.