Лазарь-Людвиг Заменгоф
(Википедия)                                      Тираны ненавидели этот язык. Адольф Гитлер – за то, что его создатель был евреем и за претензию на международный статус, которым, по мнению фюрера, мог обладать лишь язык Нибелунгов. Иосиф Сталин – за ассоциацию с ненавистным ему космополитизмом и идеей всеобщей, не загнанной в классовые, клановые и национальные ячейки, свободы. Мао-Цзэдун – за осязаемое напоминание о европейской гуманистической культуре, в течение десятилетий расшатывавшей Великую стену китайского традиционализма. Сенатор Маккарти – из опасения, что безобидная лингвистическая оболочка скрывает ядовитую начинку коммунистической идеологии.
Преследуемый на севере, эсперанто нашел убежище на юге. Сегодня этот язык более популярен в Африке и Латинской Америке, чем в России, Германии и США. И даже в Иране преподавание эсперанто не только не запрещено, но и поощряется фундаменталистским духовенством. Возможно, это попытка доказать либеральность исламских законов, а возможно – протест против господства языка "большого дьявола".
Так или иначе, ехидный вопрос западного журналиста, не подрывает ли изучение созданного евреем псевдоевропейского языка устои государства Корана, не смутил Хомейни. "Этот человек был евреем, но он не был сионистом", – наставительно заметил аятолла, узаконив тем самым право эсперанто на существование в мусульманском мире.
...Лазарь-Людвиг Заменгоф действительно был далек от идей сионизма. Не считал он себя и религиозным человеком, хотя его отец, школьный инспектор в Белостоке, по инерции поколений зажигал свечи в субботу, соблюдал пост в Судный день и приносил семье подарки на Пурим.
Национальные традиции были для Заменгофа чем-то вроде семейного альбома, извлекаемого из сундука, когда в дом приходили гости. Он посещал синагогу, но не чаще, чем к этому обязывало его общественное положение. Благочестивому еврею никогда не пришло бы в голову вносить поправку в дела Всевышнего и снимать с сыновей Сима, Хама и Яфета проклятие многоязычия.
Где корни национальной нетерпимости? Почему русский так люто материт литовца, литовец исподлобья смотрит на поляка, поляк проклинает немца, а немец презирает и того, и другого, и третьего? И почему все они не любят и сторонятся евреев? То, над чем бились мудрецы с незапамятных времен, не было загадкой для маленького Лазаря-Людвига.
Неприязнь – следствие подозрительности, подозрительность рождена непониманием. Стоит устранить языковые барьеры, и мир превратится в райские кущи. А центром новой Вавилонской башни, которая вознесет к вершинам счастья объединенное процветающее человечество, станет польский город Белосток.
В 1870 году одиннадцатилетний мальчик из семьи преуспевающего польского еврея сел за составление словаря нового языка. Он написал его алфавит, заимствовал международные термины, выделил общие корни из латинских и славянских языков, придумал простые грамматические правила и речевые обороты.
Язык эсперанто (так назвал свое изобретение юный полиглот) сочетал итальянскую певучесть и французскую грацию. Не сведущий в языковедении человек решил бы, вероятно, что перед ним один из диалектов романской языковой группы.
В восемнадцать лет Лазарь-Людвиг торжествующе вручил тетрадь со своим лингвистическим изобретением родителям. Увы, реакция была более чем сдержанной – особенно со стороны отца.
"Сперва ты пойдешь учиться, получишь образование, начнешь работать, а потом уж занимайся чем хочешь", – решительно заявил Заменгоф-старший, пряча тетрадь под замок.
Лазарь-Людвиг не стал бунтовать. Слово отца было для него законом, и он послушно выполнил всю программу.

 

Поступил на медицинский факультет Варшавского университета, получил диплом врача, открыл клинику, женился, обзавелся детьми и хозяйством. Стал практичнее, но в закостенелого прагматика не превратился.
Так и не получив от отца свои записи, он по памяти возродил созданный им пятнадцать лет назад язык, усовершенствовал его грамматическую структуру и добавил несколько тысяч новых слов.
Первое пособие по изучению эсперанто вышло в свет в 1887 году – за два года до рождения в австрийском городе Линце человека, которому суждено было надолго растоптать мечты Заменгофа о человеческом братстве.
Вероятнее всего, доживи Лазарь-Людвиг до сегодняшнего дня, он был бы разочарован скромными успехами своего детища. Эсперанто сохранился как хобби интеллектуалов, лингвистический реликт эпохи просветительства и иллюзий, засыпанной пеплом двух мировых войн. На дипломатических переговорах, международных конференциях, деловых совещаниях и научных симпозиумах говорят на совсем другом языке – национальном языке могущественнейшей державы мира. По-английски обращается турист из Швеции к администратору гостиницы в Лусаке, эмигрант из Кении – к немецкому чиновнику, итальянский журналист – к арабскому шейху. Есть ли у языка, придуманного Заменгофом, какие-нибудь достойные перспективы?
Руководитель Израильского института по изучению эсперанто Йосеф Муржан считает, что да. "Английский язык нельзя назвать нейтральным. Спросите француза что-нибудь по-английски – в ответ он ухмыльнется и скажет "не знаю". Хотя в этой стране английский преподается в школах как обязательная дисциплина. Аналогичная ситуация в Японии и Иране. Преимущество эсперанто в том, что он никому не напоминает о национальном унижении и давних распрях. Кроме того, далеко не каждый способен выучить английский. А на эсперанто можно без труда объясняться уже через 16 уроков".
Эсперанто действительно необычайно прост. Здесь нет многочисленных сложных исключений и вековых напластований древних языков. Он так же отличается от любого европейского наречия, как современные новостройки – от подернутых паутиной древности средневековых архитектурных ансамблей.
Существительные оканчиваются исключительно на "о", прилагательные – на "а", инфинитивы – на "i". Антонимы отличаются только приставкой: "bona" – хороший, "malbona" – плохой. Выучить эсперанто может самый бесталанный человек. К тому же поклонники "языка народов" утверждают, что, несмотря на чрезвычайную простоту, эсперанто подкупает своей мягкостью и изяществом.
"Я влюбился в этот язык, когда мне было семнадцать лет, – вспоминает Муржан. – И не забывал его в самые трудные минуты жизни".
Муржан, житель Бат-Яма, в прошлом техник-строитель, с гордостью показывает мне десятки произведений мировой классики, переведенных на эсперанто. Несколько лет он возглавлял Общество любителей эсперанто, но теперь организационной работе предпочитает преподавание и составление словарей.
Между тем биография Муржана такова, что этого человека легче вообразить крайним националистом, чем пацифистом. В 1939 году он чудом ускользнул из-под жерновов нацистского Молоха, уже готовившего истребление евреев Польши. Потом – едва не стал жертвой "борьбы с космополитизмом" в сталинской России. Видел страдания близких, униженных глумлением поляков над памятью Катастрофы, пережил три арабо-израильские войны.
"Конечно, цель Заменгофа была иллюзорна, – признается Муржан. – Хорваты и сербы говорят на одном языке. Так же как ирландцы-католики и ирландцы-протестанты. Это, однако, не мешает им с остервенением истреблять друг друга".

Но эсперанто до сих пор остается единственным языком, не вызывающим подсознательного отторжения ни у одного из народов мира. И Йосеф сокрушается по поводу равнодушия израильтян к идее Заменгофа. Ведь, объясняет он, "язык народов" популярен сейчас даже там, где о нем ничего не знали еще пару десятков лет назад: в Японии, Китае, государствах Юго-Восточной Азии и африканских странах. В Голландии и Италии кружки любителей эсперанто растут как грибы после дождя; в Восточной Европе пособия по изучению языка можно найти на прилавках едва ли не каждого книжного магазина.
Даже меркантильная Америка стала более снисходительна к изобретению белостокского еврея. "На последней конференции в Вене было значительно больше американских эсперантистов, чем несколько десятков лет назад", – вспоминает Муржан.
Увы, номер в гостинице в австрийской столице ему все еще приходится заказывать по-английски...