...Можно ли удержать каплю дождя на листе? Сохранить нетронутым цветок, готовый превратиться в плод? Кокон, несущий в себе бабочку? Яйцо, в котором вызревает птенец? Можно ли удержать от развития создания, в самой природе которых заложено стремление к совершенствованию? И какой прок, если сумасшедший попытается это сделать, движимый верой в то, что цветок или кокон и есть венец творения? Он сохранит обожествляемую им форму, но лишит жизни объект своего восхищения. Человеческое сообщество подобно живому организму, утверждал живший полторы сотни лет назад Баха-Улла, и, как организм, оно стремится к совершенству, следуя по пути, указанному ему Богом.
Однако, в отличие от природы, люди способны влиять на свое духовное развитие. Они могут ускорить свое развитие, а могут пойти наперекор высшему закону и попытаться удержать свою цивилизацию в рамках созданных ими из Божественного слова религий. Но в этом случае они лишь иссушат веру, получив взамен красочную оболочку из отживших обрядов и полузабытых преданий. И или превратят этот обездушенный реликт в объект поклонения, или избавятся от него, выбросив, как ненужный хлам.
Цель Господа – сделать человека подобным себе. Но гусеница не может превратиться в бабочку, не став куколкой, и язычник не может превратиться в праведника, не приняв Бога и не научившись если не любить, то хотя бы уважать ближнего. Через своих посланников Творец дал людям знание того, что Он существует, дал моральный закон. Он удержал их, пытающихся вновь и вновь пасть ниц перед силами природы, свидетельствами своей власти и паутиной запретов. Чтобы помочь человечеству ежедневно и ежечасно ощущать свое присутствие, он погрузил его в миры из символов, заклинаний, притч, культов, ритуалов, и миры эти стали религиями человечества. То были поручни на лестнице, ведущей вверх из тьмы язычества, и они не были ни лучше, ни совершеннее, ни достойнее друг друга. Они различались между собой лишь формой, и каждая из этих форм была максимально приспособлена к характеру, наклонностям и состоянию души обитавших на земле племен. И не вина пророков, что люди стали поклоняться самим путеводным знакам и позволили им покрыться мхом вековых предубеждений. Божественное слово было опутано рукотворной мишурой символов и слов, а средство для приближения к Богу... отделило человека от Бога. Порождая ненависть и косность, мировые религии превратились в непреодолимые стены между людьми.
Люди, предрекал Баха-Улла, должны разрушить эти стены. Они переросли свою юность и в состоянии теперь вести беседы с Творцом, не растворяясь в стаде себе подобных, не прибегая к посредникам, не нуждаясь в подсказках и не ставя себя в зависимость от ежедневных ритуалов. Не культивирования своей особости, но безусловной любви к себе подобным, какими бы чуждыми они ни казались, ждет Бог от людей.
Но они продолжают упорно цепляться за собственные привычки и взгляды, убегая от самих себя – от заложенного в них Богом стремления к истине. Отсечение руки за воровство, введенное Моисеем, давно уже превратилось в анахронизм у евреев. Но сколько сходных законов, возникших, когда человечество было еще подобно неразумному ребенку, определяет жизнь современного мира? Сколько, давно изживших себя представлений люди продолжают считать наивысшим своим достоянием, вопрошал Баха-Улла. Мировая душа, подобно Гулливеру у лилипутов, опутана бесчисленными пристрастиями, заблуждениями и догмами.
Подмена причины и следствия, сути и формы, корня и ветви привела к потере ориентиров, к озлоблению, бесчувственности и нравственному распаду. Произошло то, что должно было произойти: половина человечества, на Востоке, отказалась от поисков Бога во имя показного благочестия и погрузилась в сон. Нищета, убожество, бесконечные лишения стали результатом этого духовного самооскопления. Другая половина, на Западе, выплеснула вместе с водой и ребенка, поставив под сомнение законы не только человеческие, но и божественные. И взамен получила пустоту, освободив место для сил разрушения, живущих в подполье человеческой души.
"Я вижу человечество, в опьянении своем идущее ложными путями и не сознающее этого. Они возвели в добродетель личные страсти, отступили от Бога, приняв его заповеди, как игрушку, и думают, что поступают правильно и защищены от всякой опасности. Но все обстоит не так, как они предполагают, и завтра они увидят то, что отрицают сегодня", – писал Баха-Улла.
Но человечество неизбежно придет к цели, поставленной перед ним Богом. Если не через радость и осознание своего предназначения, как велит разум, то через страдание и родовые муки, как это происходит в природе. Чем больше сгущается тьма, предрекал Баха-Улла, тем внезапнее происходит прорыв к свету. Чем безысходнее положение, чем нестерпимее жажда гармонии и покоя, тем скорее совершится духовное перерождение. Нынешняя эра – критический момент в жизни гигантского организма, коим является человечество. Как куколка распадается, чтобы уступить место бабочке, и яичная скорлупа разваливается, чтобы выпустить из своих тесных сводов птенца, так рассыпаются шаблоны, чтобы освободить задыхающуюся в тесноте древних мифов и новых химер душу человека. А освободившись, мировая душа будет готова к тому, чтобы принять религию нового, золотого века. Религию бахаев.

 

 

Сегодня, в эпоху глобализации и стирания культурных барьеров, идеи Баха-Уллы можно было бы принять как рациональную попытку спрогнозировать путь развития человечества. Однако бахаизм – богооткровенная религия, и появилась она в том месте, где часы истории, как тогда казалось, давно уже прекратили свой бег, а все новое безнадежно исчезало в трясине забвения и всеобщей апатии.
На протяжении столетий погруженный в сомнамбулический сон Иран жил затаенной надеждой на приход Махди – двенадцатого, "сокрытого" имама. Имам этот, прямой потомок Али, брата пророка Мухаммеда, таинственным образом исчез тысячу лет назад, когда был ребенком, и с тех пор шииты не устают ждать его возвращения. Страстно веря в его приход, они пребывают в мечтательном оцепенении, прерываемом лишь для того, чтобы расправиться с очередным претендентом на роль пророка.
В начале прошлого столетия очередной их жертвой стал мирза Али Мухаммад. В отличие от своих неудачливых предшественников, Мухаммад не объявлял себя пророком, но заявил, что является лишь предвестником появления Спасителя мира – Иоанном Крестителем нового времени. Себя он называл Врата Господа (Баб), через которые пройдет пророк. Баб начал распространять новое учение по всей северной Персии. Его, по словам современников, отличало удивительное красноречие и исступленная вера в свое предназначение: качества, необходимые для превращения в святого в глазах народа, и в еретика – в глазах духовенства. В своей книге "Баян", описывая пришествие будущего пророка, Баб ссылался на предсказание шиитского мистика Джабира Анасара, утверждавшего, что "в Нем соединится совершенство Моисея, величие Иисуса и терпение Иова – в Его время святые будут поруганы, их будут умерщвлять, сжигать, и устрашать; головами их будут обмениваться, как подарками..."
Иранский шах сделал все от него зависящее, чтобы пророчество это стало реальностью. Последователей Баба уничтожали самыми фантастическими и извращенными способами, какие только могло измыслить воображение тирана. Их рубили на куски, заталкивали в жерла пушек, живых бросали на растерзание голодным псам, сжигали и топили. Когда стало ясно, что эти методы только способствуют распространению ереси, настал черед самого Баба. В 1850 году, в Тебризе, Али Мухаммада и его ближайших приверженцев схватили и вывели во двор местной тюрьмы для расстрела. Казнь была поручена солдатам из армянского подразделения: шах не решился доверить мусульманам столь щекотливое поручение. После первого залпа выяснилось, что пули даже не задели Баба. Специально для него была сооружена виселица, однако веревка во время повешения оборвалась, и он упал на землю, живой и невредимый. Потрясенные чудесным спасением Баба, армяне отказались участвовать в казни, и властям Тебриза потребовалось время, чтобы подготовить новых палачей. Третья попытка оказалась успешной. По преданию, в год казни Баба одному из его приверженцев, мирзе Хусейну Али, было ниспослано откровение, что он и есть тот самый пророк, о котором говорил Баб...

(Википедия)

Мирза Хусейн Али имел все шансы на то, чтобы стать одним из самых преуспевающих людей в Персии. Его отец, государственный министр, добивался, чтобы сын унаследовал его пост, но Хусейн Али предпочел общество Баба, тюрьму и палочные удары, которые были еще наиболее мягким наказанием за увлечение ересью. В день, когда свидетель казни Баба по имени Садык попытался напасть на самого шаха, Хусейн оказался в отвратительном зловонном подземелье. Кроме нескольких приверженцев Баба, здесь содержалось еще полтораста уголовников, не испытывавших ни малейшего пиетета к идеям всеобщей любви и духовного совершенства. В одну из ночей, когда в растерянности и отчаянии мирза боролся то с желанием оправдать Садыка, то с ненавистью к нему, он услышал слова, определившие его жизнь. Голос свыше обещал ему защиту и великие свершения. "Воистину Мы поможем восторжествовать как самому тебе, так и перу твоему. Не печалься о том, что с тобой случилось, и не бойся. Ты из тех, кто защищен", – услышал Али. 
 

Баха-Улла (Википедия)      Откровение, вспоминал пророк, перевернуло его. С этого момента он перестал быть Мирзой Хусейном Али и стал называться Баха-Улла (Слава Божия). Он начал проповедовать, и слухи о его влиянии на людей распространялись далеко за пределы тюремной ограды. Когда они достигли шахского дворца, большинство бабитов были уже убеждены, что Хусейн Али и есть тот, о котором говорил Баб. Шах отнесся к сообщениям о новом пророке со страхом и яростью одновременно. Не склонный, как и большинство его соотечественников, переносить пророчества о могуществе Махди в сферу духовного, он полагал, что последний явится во главе великого воинства, в ослепительном одеянии и в сопровождении чудесных знамений. Хусейн Али с этой точки зрения никак не подходил на роль Спасителя, зато, по мнению одержимых страхом перед могущественной Россией персидских сановников, более чем подходил на роль "агента царя". От смерти Али спасли его влиятельные родственники. Они сумели убедить шаха в необоснованности подозрений по поводу российских козней и даже заручились клятвенным заверением российского посла, что его страна не имеет никакого отношения к религиозным волнениям. После чего было решено ограничиться высылкой возмутителя спокойствия из страны. По мнению советников шаха, благоразумнее предоставить тяжело больному Али спокойно скончаться вдали от Персии, нежели казнить его и тем самым превратить в мученика, как это произошло с Бабом. В результате Баха-Улла вместе с горсткой наиболее рьяных сторонников отправился в ссылку в Багдад, находившийся на территории тогдашней Османской империи, однако, вопреки ожиданиям, не только не умер, но и начал быстро поправляться. Проведя два года в пустыне, он объявил себя перед восторженными последователями пророком и основателем новой совершенной религии, пришедшей на смену всем прежним вероучениям.
Теперь уже повод для беспокойства появился у султана. По сравнению с Персией, где "неверного" могли казнить лишь за то, что его мокрая одежда коснулась плаща правоверного мусульманина, Османская империи казалась чуть ли не оплотом свободомыслия. Однако появление Махди никак не входило в планы султана. В Стамбуле решили, что лучше держать нового пророка на "коротком поводке" – под пристальным надзором властей и в полутюремных условиях. Вместе с семьей он был отправлен в Адрианополь, где, по воспоминаниям его сына, Абдул-Баха, содержался в "тесном помещении, кишевшем отвратительными насекомыми", и не мог сделать ни шага без разрешения местного правителя. Это, впрочем, только поощрило Баха-Уллу к тому, чтобы всецело сосредоточиться на изложении принципов новой веры. Одновременно он обличал могущественных правителей Азии и Европы, умоляя их забыть о своем тщеславии и стать подлинными наместниками Бога на земле. В противном случае, предрекал Баха-Улла, их народы ждут неисчислимые бедствия и страдания.
Венценосные респонденты проигнорировали предупреждения неизвестного перса, и, как выяснилось впоследствии, совершенно напрасно. Наполеону III, находившемуся в зените славы, Баха-Улла предрек в 1869 году скорое падение, сопровождаемое унижением Франции. В 1870 году империя, считавшая себя непобедимой на континенте, была разгромлена пруссаками, втянута в водоворот анархии и надолго перестала быть великой державой. Самой Германии Баха-Улла посулил головокружительное возвышение, но предупредил немцев, что их ждут позор и поражения в двух ужасных войнах, если разум не возьмет вверх над гордыней. "О берега Рейна! Мы видели вас обагренными кровью, ибо на вас простерлись мечи возмездия! И это будет вам еще и еще раз!" (Баха-Улла, "Агдас", 1869 год). Турецкому султану Баха-Улла предсказал мятеж и развал Османской империи, а Персии – народное восстание. Он предрекал время, когда безверие охватит мир, и утверждал, что центр будущего миропорядка будет находиться "на другом конце мира", в США.
В конце концов раздраженный непочтительностью Баха-Уллы султан решил проучить его, отправив его в один из наиболее мрачных уголков тогдашней Турции – город-крепость Акко. Дурная слава Акко была известна далеко за пределами Палестины. Сюда ссылали самых отвратительных преступников и самых неисправимых бунтарей. У тех, кто оказывался в Акко, как правило, был лишь один путь – в могилу, и это последнее путешествие обычно не затягивалось.

 

 

Бесконечные эпидемии, отвратительный климат, малярия и тюремные казематы в замке, оставшемся от крестоносцев, были верными слугами султана в борьбе против его противников. Через два года после прибытия в крепость Баха-Улла оказался на грани смерти. Спасли его забота сына, Абдул-Баха, и провидение в лице уважаемого в городе арабского шейха. Бахаи говорят, что шейх был очарован мудростью и благородством Баха-Уллы. Впрочем, возможно, главным его побудительным мотивом была ненависть к высокомерным туркам. Так или иначе, он согласился предоставить в распоряжение семьи Баха-Уллы свой дворец Бахджи за стенами Акко, а Абдул-Баха сумел договориться с местными властями, чтобы они закрыли глаза на его переезд. "Самая ужасная тюрьма", по словам пленника султана, "превратилась в рай", и в этом раю он доживал свои последние дни, притягивая к себе, как магнитом, измученных болезнями феллахов, истосковавшихся по достойным собеседникам мулл, паломников, любознательных путешественников и западных ученых. Трудно сказать, признавали ли гости Баха-Уллы в нем пророка, но несомненно то, что встречи с ним производили на них сильное впечатление.
"Лицо, на которое я взглянул, невозможно забыть и трудно описать. Эти проницательные глаза, казалось, проникали в глубину души; власть и авторитет отражались на широком челе; глубокие морщины, избороздившие лоб и лицо, выдавали возраст, противоречащий черным как смоль волосам и бороде, которая с невыразимой роскошью спускалась почти до пояса", – так описывал Баха-Уллу востоковед из Кембриджского университета профессор Эдвард Браун. Браун признавался, что испытал чувство робости перед своим собеседником, граничащее с преклонением. Идеи узника Акко поразили англичанина сочетанием простоты, благородства и духовности. "Пусть будет славен не тот, кто гордится, что любит свою страну, но тот, кто любит весь род человеческий", – сказал он мне, и сами рассудите, заслуживает ли такое учение забвения и рабства? Выиграет мир или потеряет от его распространения?" – вопрошал Браун.
Абдул-Баха, ставший правой рукой и преемником отца, превратил дворец Бахджи, по словам американца Горация Холла, в "круглый стол короля Артура": "В мире не было столь гостеприимного дома. За его порогом смягчались суровые кастовые нравы Индии, от расовых предрассудков между евреями, христианами, магометанами оставалось одно лишь воспоминание; всякие обычаи и условности, за исключением искренних, сердечных отношений, не имели доступа туда, где царствовала лишь объединяющая любовь хозяина дома... Новый король Артур возводил в рыцари не только мужчин, но и женщин, и отсылал их не с мечом, но со Словом". Сравнения Холла, если и были преувеличением, то не слишком сильным. Смерть Баха-Уллы с редким единодушием оплакивали представители всех конфессий, на его похороны пришли муллы, раввины, христианские священники и друзы. Отныне преклонение, которого удостаивался Баха-Улла, перешло на Абдул-Баха. И если отец заложил принципы нового вероучения, то его сын превратил это учение в мировую религию.
Пережив ребенком жестокое потрясение во время встречи с закованным в цепи Баха-Уллой в тюрьме Тегерана, Абдул-Баха всю свою жизнь неотступной тенью следовал за обожаемым отцом, пытаясь упредить и смягчить удары судьбы, обрушивавшиеся на него. Выполняя последнюю волю Баха-Уллы, он перевез прах Баба из Тебриза на Святую Землю, в Хайфу; со временем скромная гробница была перестроена в известный всему миру великолепный храм с золотым куполом. Объединив постулаты отца в единую, стройную и необычайно доступную религию, он отправился в путешествие по Европе, и неожиданно обнаружил, что меркантильный, теряющий связь с христианством Запад куда более восприимчив к идее объединения человечества, чем мусульманский Восток. Подобно Баха-Улле, Абдул-Баха жил под дамокловым мечом султанского деспотизма, но, как и отца, судьба испытывала его и в то же время оберегала. Когда группа турецких чиновников из Акко прибыла ко двору, чтобы добиться казни Абдул-Баха, в Стамбуле произошла революция, султан был свергнут, а пришедшим к власти младотуркам было не до религиозных тонкостей. В конце своей жизни Абдул-Баха был щедро вознагражден – и не только духовно. День, когда британская кавалерия выбила турецкие войска из Хайфы, стал подарком судьбы для уставшего от постоянных ограничений и унижений перса. Обстановка враждебности и подозрительности сменилась восхищением и уважением. Абдул-Баха был для британских офицеров воплощением всего лучшего, что олицетворял собой Восток, и они не считали нужным скрывать это. В 1920 году военный губернатор Хайфы даровал ему в своей резиденции титул пэра, а его смерть стала днем траура во всей Палестине. Сам первый верховный комиссар Палестины Герберт Сэмюэль, губернатор Иерусалима, другие британские чиновники пришли на его похороны. Десять ораторов – представители мусульман, евреев и христиан – отдали последнюю дань усопшему. Учение нового пророка еще не принимали, но уже понимали: бахаизм был, пусть негласно, но бесповоротно принят в клуб великих религий мира.

 

 

 

 

Усыпальница Баба
(ФОТО АВТОРА)                            

Те эзотерические понятия, которые существуют в мировых религиях, есть и у бахаев, но нагружены они совершенно иным смыслом. Нет реального рая, и нет реального ада, как, например, у христиан или мусульман – с хвостатыми чертями, поджаривающими грешников на сковородах, или с вечно девственными гуриями для праведников. И рай, и ад – состояние души человека, степень его близости к Богу. Чем больше человек поддается власти страхов, предрассудков, метаний, чем больше потакает своим инстинктам и пестует свое "я", тем безысходней ад его жизни. И, напротив, пребывая в согласии с самим собой, не мучимый демонами вражды, зависти, корысти, тщеславия, понимая цель своего пребывания на земле, человек распахивает врата земного рая. Иными словами, рай – состояние духовной жизни, ад – состояние духовной смерти.
Загробная жизнь существует, но это не зеркальное отражение материального мира. Ангелы не бросают "вновь пришедшего" к ногам неприступных, как царские наместники, судей, заставляя его трепетать от страха и изыскивать пути ублажения небесных правителей, чтобы избежать страшной кары. Расставаясь с физическим телом, учат бахаи, душа продолжает развиваться до тех пор, пока не постигнет Бога. Она не будет отправлена в камеру для грешников или "вниз" – на доработку, а вознаграждение не имеет ничего общего с состоянием истомы после обеда в курортном ресторанчике. Человеку, уже в земной жизни осуществившему духовное развитие, откроются тайны мира, он узрит пророков и праведников, живших прежде, встретится с теми, кого любил на земле и с кем дружил. Душе, не познавшей Бога, придется вновь пройти свой путь к знанию и покою.
Точно так же бахаи отвергают учения о зле, как внешней силе, противостоящей Творцу. Сатана, источник страдания и искушений, – лишь аллегория. В мире только один источник силы – Бог, а зло – не более чем отсутствие добра и веры, "как тьма – отсутствие света, невежество – отсутствие знания, слепота – отсутствие зрения, а глухота – отсутствие слуха" (Абдул-Баха).

 

Человек, учит бахаизм, должен посвятить себя Богу. Служение Богу не означает ухода в аскетизм и отрешенность – тем более что далеко не каждому дано почувствовать божественное присутствие, как бы он ни стремился к этому. Служение Богу может проявляться в самых разных вещах. Если человек вкладывает свою душу в работу, выполняемую им, – это служение: "Тот, кто делает кусок бумаги со всем своим умением, добросовестно прилагая усилия, чтобы сделать ее превосходной, воздает этим хвалу Богу" (Абдул-Баха). Творчество, изобретательство, поиск нового в своем деле – служение Богу. "У бахаев занятие искусствами, науками, ремеслами приравнивается к молитве" (Бахай-Улла). Помощь людям, если она искренна, – служение Богу. Уважение к окружающим и терпимость к чужим недостаткам – служение Богу. Умение ценить прекрасное (музыку, природу, красивую архитектуру), просто добрые отношения и человеческую порядочность – служение Богу. И даже такие непервостепенные, казалось бы, качества, как опрятность и вежливость, – тоже служение, так как человек своим поведением влияет на состояние своей души и окружающий его мир.
Подобно другим религиям, бахаизм не приемлет злословия, так как оно – "самое дурное человеческое свойство и самый большой грех, в особенности когда исходит из уст людей, верящих в Бога" (Абдул-Баха). Бахаизм отвергает алкоголь и наркотики, так как они лишают человека самого большого его достояния – разума. При этом бахаи далеки от того, чтобы прославлять чрезмерную воздержанность. Не нужно отказываться от радостей жизни в самых разных проявлениях: "Не лишайте себя того, что создано для вас" (Баха-Улла). Надо лишь распознать ту невидимую грань, за которой тяга к естественным удовольствиям переходит в банальную распущенность. Во всем есть своя "золотая середина", и, определив ее для себя, человек обретет гармонию.

 

Стремление к гармонии – квинтэссенция бахаизма. Гармонии во всем: между душой и телом, религией и наукой, мужчиной и женщиной, образованностью и отношением к традициям, Востоком и Западом. Человек был создан как в высшей степени гармоничное существо, но все силы сосредоточил не на том, чтобы объединить в себе проявления божественного духа, а на том, чтобы противопоставить их друг другу. Он сузил свой мир до беговой дорожки и, как зашоренная лошадь, понукаемый собственным фанатизмом, гонит себя, изнемогая от усталости и отчаяния, по замкнутому кругу. Те, кто называли себя поводырями человечества, пренебрегли наукой во имя собственных догм, а потом еще удивлялись, почему их государства не могут выбраться из беспросветной нищеты. Затем, с такой же легкостью, с какой они пожертвовали творческой мыслью, они отказались от веры и начали воспевать примитивный материализм. Они превратили женщину в заложницу мужского чванства – и не понимают, почему в мире нет любви. Разделили людей на касты привилегированных и изгоев – и ужасаются ненависти последних. Разрушили природу – и удивляются природным катаклизмам.
Сегодня уже ясно, что невозможно достичь чего-то одного за счет другого. Абдул-Баха сравнивает мировую цивилизацию с птицей: "Человечество не может лететь с помощью одного крыла. Если оно попытается лететь только на крыле религии, то рухнет в трясину предрассудков, а если попытается взлететь на одном крыле науки, то закончит свой полет в ужасном болоте материализма". Научные открытия, напоминают бахаи, подтверждают существование Бога, а вера, в свою очередь, наполняет смыслом работу мысли.
То же самое в отношениях между мужчиной и женщиной: "умственная энергия, интуиция, духовные качества любви и служения" женщин должны уравновесить в новом мире более агрессивное мужское начало и позволить человечеству подняться над природными инстинктами.
Бахаи отказались от обрядности и ритуалов. Мир меняется, и прежние нормы жизни не могут оставаться неизменными, говорят они. Учение Баха-Уллы более всего подходит к новой эре, но, возможно, наступит момент, когда и оно изживет себя. И если человечеству суждено будет вырасти из новых одежд и подняться на еще одну ступень духовного развития, Творец ниспошлет в мир другого пророка. Цепляясь же за старые привычки и традиции, люди уподобляются кроту, зарывающемуся в землю от света.
Бахаи считают бессмысленным и даже вредным сохранение духовенства в качестве посредников между людьми и Богом. Ребенку нужен воспитатель, говорят они, но взрослый человек не может всю жизнь писать, думать и говорить под диктовку. И сегодня настало время покинуть школьную скамью, расстаться со знакомыми учителями и от бездумного хорового повторения азбучных истин перейти к самостоятельному постижению себя и окружающей реальности.
В мире, где слишком много вопросов без ответов и еще больше наставников, с неутомимостью коммивояжеров предлагающих односложные ответы на эти вопросы, миллионы людей от Скандинавии до Индии ощущают, что готовы внять предложению бахаев...

 

 

Нэнси Аккерман (ФОТО АВТОРА)
О бахаях Нэнси Аккерман услышала, когда ей едва исполнилось девятнадцать лет. Она была атеисткой, училась на лингвистическом факультете в университете Торонто и будущую жизнь связывала с профессиональной карьерой. "Один из моих сокурсников показал мне место, где собираются бахаи. Это было любопытно, но не более того, – с улыбкой вспоминает она. – У меня не возникло ни малейшего желания узнать о них или посетить это место еще раз". Если бы кто-нибудь сказал ей, что спустя двадцать лет она станет одной из активисток этого движения, Нэнси сочла бы это дурной шуткой. Сегодня Нэнси Аккерман, представительница Международного центра бахаев в Хайфе, не перестает поражаться неисповедимости путей господних.
Нэнси выросла в семье, далекой от любых проявлений религиозности. "Родители были очень высокомерны по отношению ко всему, что связано с верой, и пренебрежительно отмахивались от моих вопросов", – вспоминает она. Впрочем, тема эта не слишком волновала Нэнси… до момента, когда она переехала в США, чтобы начать долгожданное профессиональное восхождение.
"Работа на первых порах не была высокооплачиваемой, и на каком-то этапе я решила сдать одну из комнат. Моими соседями стала молодая, очень приятная пара, с которой у меня сложились дружеские отношения. Потом уже, после длительного общения, я узнала, что они – бахаи. Вначале же они привлекли меня своей открытостью и начитанностью. Мне нравилось их отношение к родителям, внутреннее благородство, стиль общения друг с другом, очень естественный и в то же время уважительный. Открыв мне свою веру, они отнюдь не пытались привить мне свои взгляды, и это привлекло меня к ним еще больше. Я чувствовала себя женщиной эмансипированной, самостоятельной и наверняка отвергла бы любую попытку навязать мне со стороны какие бы то ни было воззрения – даже самые достойные".
После нескольких бесед Нэнси решила ближе познакомиться с религией своих новых друзей. С любопытством, сопровождаемым изрядной долей скепсиса, она читала книги и статьи об этом учении, удивленно открывая для себя, что готова стать его адептом. Ее притягивал гуманизм бахаев, отсутствие у них малейшего намека на догматизм, соответствие идеалам западного, преуспевающего, презирающего предрассудки человека, каким она и была. "Два момента больше всего привлекли меня. Бахаи ставят во главу угла автономию личности и демократичность. И второе, что было для меня в то время очень важно, – идея равноправия мужчины и женщины", – вспоминает она.
Была, впрочем, одна "небольшая" трудность на этом пути. Нэнси, принимая представления бахаев во всем, что касается социальной сферы... не верила в Бога. Сама идея непостижимой высшей силы, управляющей этим, столь хаотичным на первый взгляд миром, приводила ее в замешательство. Рационализм и привитая с детства неприязнь к мистицизму отталкивали ее от нового учения так же сильно, как притягивало стремление бахаев к свободе духа и справедливости, основанной на индивидуальной независимости. Поверить помог Нэнси... Альберт Эйнштейн. "Читая Эйнштейна, я наткнулась на пассаж, где он пишет о своем восхищении гармонией мира и космоса. Он использовал слово "смирение" – смирение человека перед высшим разумом. И эти его слова сняли преграду между мной и Создателем. Я спросила себя: "Могу ли я оспаривать Эйнштейна?!" – и уже не возвращалась к своим сомнениям. Атеизм для меня превратился в предрассудок. Я избавилась от него, и отныне могла уже верить свободно, в полную силу, без скепсиса и бесконечных вопросов".
Тем не менее потребовалось время, пока Нэнси научилась обращаться к Небу с молитвой. "Было очень трудно научиться произносить молитву так, чтобы она шла от сердца, а не была набором красивых слов. Но в конце концов я нашла свой путь. Баха-Улла говорит, что молитва не должна отягощать человека, и эти слова помогли мне".
В 1976 году Нэнси Аккерман вернулась в Канаду и начала работать в бахайской общине, а в 1990 году руководство общины решило использовать ее редкостные лингвистические способности. Аккерман отправилась в только что освободившуюся от советского режима Россию, чтобы участвовать в распространении идей Баха-Уллы. Это было, говорит она, удивительное время. "Я объездила едва ли не всю страну. Работала в Питере, Москве, ездила на Север, встречалась с самыми разными людьми, преподавала английский, рассказывала о бахаях", – с улыбкой вспоминает Нэнси. За это время она блестяще выучила русский, и теперь только акцент выдает ее нероссийское происхождение. В Израиль Нэнси приехала всего полгода назад и начала столь же интенсивно, как в свое время русский, осваивать иврит. Впрочем, улыбается она, русский забыть ей не придется. К моменту, когда она приехала в Святую Землю, здесь уже были люди, говорящие на этом языке.

 

(ФОТО АВТОРА)                                         В отличие от Нэнси, Ирина Есинова начала интересоваться религией еще подростком. В ее доме в столице Калмыкии Элисте с уважением относились ко всему, что связано с традициями, – и не только буддистскими. "У дедушки было много книг по буддизму, исламу, христианству. Он рассказывал мне об истории разных цивилизаций и культур. Но чем больше я узнавала о великих религиях, тем с большим удивлением обнаруживала, что все они поразительно схожи между собой. В чем различия, кроме внешних проявлений? Что их разделяет? Я оказывалась в тупике, когда пыталась ответить на эти вопросы", – рассказывает Ирина.
В саду Бахайского храма, где похоронены Баб и Абдул-Баха, Ира рассказывает о пути, который она проделала за несколько лет: от Элисты – к Святой Земле, от смятения – к душевному покою. Ее знакомство с бахаями было и случайным, и закономерным. Случайным потому, что несколько студентов из США и Австралии – представители этой религии – приехали в университет Элисты всего на несколько дней, и она просто могла не узнать об этом. Закономерным – ибо находит, как известно, тот, кто хочет найти...
"Вещи, о которых они говорили, были очень близки мне, – вспоминает Ира. – Но это была лишь поверхностная информация, очень неполная, сумбурная. Поэтому я поехала в Москву, где уже существовала бахайская община". Но и Москва не стала конечной остановкой на этом пути. Ирина больше узнала о бахаях, встретила разных людей, пришедших в общину, но не чувствовала себя удовлетворенной. Она не могла полностью погрузиться в работу общины, не проникнувшись истинным духом религии, которую выбрала для себя. Сделать это можно было только в святая святых бахаев – в Хайфе, средоточии духовной и интеллектуальной жизни общины. Сегодня она счастлива, что приняла решение поработать здесь несколько лет в качестве добровольца: "Я не могла вообразить, что встречу таких удивительных людей, открою для себя так много нового, получу такой заряд веры. Конечно, настанет время, когда придется уехать обратно. Я должна поделиться с другими тем, что узнала".
...Туристы уже покинули бахайский сад, и храм пуст. Снимая обувь, мы заходим внутрь, погружаемся в прохладу и тишину, в благоухание рассыпанных лепестков, в терпкий, пряный аромат цветочной пыльцы и плодов, в полутьму обитого коврами зала, за которым влечет к себе отделенная полукруглой нишей с узорчатой решеткой, украшенная вазами, лампадами и подсвечниками маленькая комната со струящимся мягким светом, – усыпальница Баба. Сумрак зала смягчается ровным свечением, проникающим сквозь нишу, замысловатые узоры решетки скрадывают разорванность пространства. Физически разделенные, навсегда вплетенные друг в друга миры...
Ветер в верхушках кипарисов, стрекот насекомых и пение птиц все еще звучат в ушах, персидские ковры на полу и на стенах как будто впитывают эти звуки, удерживая дыхание сада, наполняя им помещение. Ирина чуть слышно шепчет молитву. Сидящая рядом с нишей женщина не поднимает глаз при нашем появлении – она полностью погружена в себя. У бахаев есть определенные молитвы, но каждый может обращаться к Творцу с собственными словами. Обращение может быть и вообще без слов – через медитацию, чтение отрывков из святых книг или размышления. Главное – человек должен вырваться из круга повседневности, а красота бахайского сада, покой Храма более всего способствуют этому.
Храм бахаев лишь условно можно назвать храмом. Это не культовое сооружение, как синагога, церковь или мечеть. Он не несет в себе религиозного смысла, как не несут его и скульптуры в саду с изображением ваз, орлов и павлинов, и возвышающийся по другую сторону дороги Дом справедливости, направляющий духовную и административную деятельность бахаев. "Он выстроен в классическом античном стиле и может быть воплощением преемственности цивилизаций. Но не следует искать в этой композиции глубинного религиозного значения", – говорит Нэнси.

 

(Википедия)
Дом справедливости, так же как и святилище Баба, и здание международного архива бахаизма, построен внуком Абдул-Баха – Шоги Эффенди. Он же разбил сады в Бахджи, где похоронен Баха-Улла на склонах горы Кармель. Эффенди – первый и единственный толкователь священных текстов бахаев. "После его смерти труды Баха-Уллы и Абдул-Бахи уже более не комментировались. Бахаи не хотели, чтобы последующие толкования и произвольные комментарии затмили огонь первоначального откровения, как это произошло с другими религиями", – говорит Аккерман.
Шоги Эффенди бахаи обязаны своей необычайной популярностью в последние десятилетия. Он перевел священные тексты на английский, создал организационную структуру религии, разработал несколько проектов, направленных на распространение новой веры. Число последователей Баха-Уллы сегодня насчитывает около шести миллионов человек. К бахаям тянутся представители самых разных культур – от индусов и буддистов до европейцев и американцев. Нэнси говорит, что движение развивается медленно, но устойчиво – к нему присоединяются люди, сделавшие осознанный выбор. Впрочем, по словам Ирины, она видела много и таких, кто пришел в общину, повинуясь эмоциональному порыву или из-за сочувствия гуманистическим идеалам бахаев. "Многим просто очень близки идеи благотворительности бахаев, их участие в социальных проектах, – говорит Ирина. – У каждого свой путь".
По иронии судьбы, на Святой Земле, где расположен Всемирный центр движения, у бахаев нет общины. Нэнси Аккерман говорит, что таково было пожелание Баха-Уллы. "Он сознавал, что это место – средоточие религиозных конфликтов и не следует обострять их, привнося сюда еще одну религию". Как же быть тем обитателям Святой Земли – иудаистам, мусульманам, христианам, – кто хотел бы вступить в общину? "Им придется удовлетвориться сознанием того, что они бахаи в сердце", – улыбается Аккерман.
Это, однако, не означает, что бахаи предпочитают не привлекать к себе внимание. Недавнее открытие террас в саду, где находится Дом справедливости, стало уникальным по размаху и красоте представлением, на которое съехались тысячи представителей бахайской религии. Одетые в традиционные национальные костюмы, бахаи стали воплощением повзрослевшего человечества, сохранившего память о детстве, но расставшегося с детскими фобиями.
"Пусть будет славен не тот, кто гордится своей страной, но тот, кто любит весь род человеческий"... "Одно из самых высоких и чистых религиозных учений", по словам Льва Толстого, возникнув из кокона шиитских догматов, расправляет крылья, чтобы устремиться в будущее...